читать дальше Впервые за долгое время выглянуло солнышко. Тяжелые свинцовые тучи рассеялись, точно небывало. Привычный монохромный пейзаж засиял красками. Сверкающе лазурное небо отразилось в гладком зеркале притихшего океана. От игривых рыбок во все стороны расходилась искристая рябь. Воздух прогрелся, запахло пряными цветами и сочными травами. Свежесть весны, напомнила восторженно-удивленным алф-урам, что на календаре до промозглой осени еще далеко.
Веардин сладко потянулся, как котенок потерся носом о мягкую струящуюся ткань, вдыхая непередаваемый аромат. В нем переплелись соль океана, свежесть первого снега, горечь дождя и медовая сладость горного ручья. В сердце пели соловьи. Так хорошо и радостно становилось лишь в одном случае. Парень открыл глаза и резко сел.
«Мама»
С детским всхлипом бросился в раскрытые объятия Веты. Та ласково поцеловала и порывисто прижала к груди. Соленая капля упала на плечо, обжигая каленым железом.
— Я так скучал!
— Мой несчастный ребенок, так осунулся. Негодяи издевались над тобой? Наслать бы цунами.
— Нет. — Отвел глаза парень. Неловко признаться в слабости. Да и, положа руку на сердце, не держал на окружающих злость и обиду. Приказы великого коэна не обсуждаются.
— Не лги! Я непрерывно наблюдаю за тобой. Сколько зеркал-отражений я разбила в отчаянии! Забрала бы тебя из этого мира, но пока ты все еще алф-ур. Переход по тоннелям стихий убьет тебя.
— Со мной все хорошо. Мне достаточно знать, что я не один, что есть ты, твоя любовь и поддержка. Не будут же меня вечно прятать в крепости? Когда-нибудь как птицы небесные, я обрету свободу, расправлю крылья и улечу навстречу судьбе.
— Возможно, даже раньше, чем думаешь. — Прекрасное лицо Веты стало печальным. — Это радует и пугает одновременно. Мой народ потерял душевную красоту. Ложь, алчность и похоть правят в их оледеневших сердцах. А ты слишком добр.
—Как сказал древний мудрец: страданьями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах. А, терпение, здравый смысл ой как пригодится в неравной войне с Эфиром.
— Ты мудр не по годам. Не бойся, на поле брани ты будешь не одинок.
Парень вскинулся и тревожно уставился в родные глаза.
— Кто еще?
— Только стихии равны Эфиру, но лишь повелители в силах противостоять его бесчисленной армии. Ты один из наследников — источник. Вода символ чистоты и течения жизни. Холодный родник утоляет жажду усталого путника, а обильный дождь, орошает высохшую на солнце землю. Вода не просто символом жизни, она ее суть.
— А другие?
— Искра, ветер и пепел.
— Пепел?
— Повелитель земли иная сторона, противовес жизни.
Блондин вздрогнул. Перед глазами мелькнули картины сумрачной ночи, тумана и смрада могильников, обглоданных костей под ликом бледной луны.
«Не стать нам друзьями, но будем братьями по оружию»
— Как мы узнаем друг друга?
—Всему свое время. Фатум управляет миром. Я пробовала нарушить предопределенность бытия. Если б ты стал престолонаследником Новант Нуура, история пошла б иным путем. Но случилось так, как случилось: твой отец отказался от крови и плоти своей.
Парень грустно усмехнулся воспоминаниям.
В раннем детстве, когда сердце еще полно иллюзий и веры в «добрую сказку» представлял, как любящий отец приедет и спасет от страшных обитателей Мэлгон. Как наестся досыта, отоспится в мягкой кровати. А главное никто не изобьет до синяков, не обругает и не унизит. Шли годы, условия жизни становились все хуже, еды — все меньше, а удушающая безысходность сильнее затягивала узел.
Прозрение наступило внезапно, как лавина, цунами. Проснувшись привычно дождливым утром, вдруг осознал, насколько одинок. «Здравствуй» некому сказать, улыбка не целует уста, а за дверью никто не ждет.
«Так вот, что чувствуют обреченные»
В комнате царил привычный полумрак: сальный огарок прогорел несколько дней назад, отсыревшая за ночь одежда неприятно терла в локтях, а потухшие угли в печурке никак не раздуть. Опостылело жить в вязком сумраке, без любви, ласки и надежды. Парень молчаливой тенью спустился на кухню. Долго ждал, когда повар обратит на него внимание и сунет в руки неполную холодную плошку.
Низко опустив голову, сел в угол, подальше от общего стола и жадно проглотил пару ложек. Когда первый самый отчаянный приступ голода отпустил, почувствовал, какую гадость ест. Слишком много перца и соли. Но даже приправы не в состоянии скрыть гнилостный привкус. Веардин проглотил злые слезы. Пробовать больше не решился, только размазывал комковатую кашу по краям.
— Раз позавтракал, то почисть шкуры трицератопсов. Завтра ярмарка. Нужно съездить за продовольствием. И сбрую проверь.
Окрик возникшего на пороге солдата заставил вздрогнуть. Парень, втянув голову в плечи, отложил тарелку и медленно пошел к выходу.
— Ленивая тварь! Даже шаг не ускорил.
Ключница сердито плеснула в большую чуть надщербленную чашку немного кипятка.
— И чего ж не сдохнет?— Мигнув красным глазом, добавил кривой алф-ур. — Коэн пенсию обещал. Все внукам помощь.
Веардин позволил слезам пролиться только, когда выбежал за ворота.
«Зачем жить?»
В тот момент обида захлестнула с головой. Сердце истекало кровью, а разум помутился: хотелось броситься со скалы. Но ощутив на мокрых щеках соленые брызги океана, отступил.
«Нет. Самоубийство — удел слабых»
Эти алф-уры много лет планомерно доводили его до края, но он не сдастся. Хотят смерти, пусть действуют ножом, ядом, удавкой.
Спустился к океану по козлиной тропке, снял рубаху и с наслаждением нырнул в бушующие волны. Боль, голод, усталость покинули тело. Миг и юноша обернулся юркой синей рыбкой.
А когда вынырнул, попал в теплые объятия прекрасной синеволосой женщины. Она, то смеялась, то плакала. То обращалась потоком, то вновь становилась из плоти и крови. Вета. Его мать. Боль и страх родной души позволили пройти сквозь грань миров и вернуться в давно покинутый мир. В ту ночь над Новант Нуур бушевала страшная буря. Стихия гневалась.
С тех пор не один, их двое.
— Прочь злые думы!
Кости хрустнули в крепких объятиях. Мать и ребенок — словно сердце на двоих. Всегда в состоянии почувствовать друг друга.
— Да, мама. Хочу обо всем позабыть.
— Нет! Забывать не стоит. И я буду помнить. — В полумраке сапфировые глаза зловеще сверкнули. Веардин ничего не заметил, нежась в ласке и заботе.
Блондин мягко отстранился и откинул с глаз непослушный локон. Щеку опалила тонкая царапина. Недоверчивый взгляд упал на средний палец правой руки. Там сиял сапфир в старинной оправе. Такие и не делают современные ювелиры. Попробовал снять, но украшение мгновенно обратилось вычурной татуировкой.
— Что это, откуда? И как его снять?!
Вета усмехнулась.
— Никак. Он часть тебя. Мой подарок: знак истинного повелителя Новант Нуура. Правящая ветвь не могла носить его, только изредка использовала в ритуалах. Ты вошел в нужный возраст и в полночь я проведу обряд. Надеюсь, не забыл, что сегодня у тебя именины?
Алф-ур недоверчиво фыркнул. Разве этот день чем-то отличается от других?
— Не понимаю.
— Подожди до вторых петухов.
— Это не больно? Я не умру?
«Какой же ты еще ребенок. И как привык получать плюхи, а не плюшки»
— Воду можно испарить, заморозить, но не убить. Будь мужественным.
***
Холодный предрассветный ветер принес дурные вести. Вступление в наследие принца Зафира сорвано — украли «Слезу Веты». По всей стране объявлен комендантский час. Карабинеры во всех мало-мальски крупных станах проводят «чистки»: разгоняют нищих и попрошаек, сжигая их ветхие убежища в бедных кварталах и нелегальные игорные притоны. По утрам в реках и озерах вылавливают трупы главарей воровских гильдий. Пограничные крепости и форпосты тщательнейшим образом проверяются, границы временно закрыты.
В Мэлгон не спали. Крестьяне, что привезли зелень, овощи, кислое пиво и свежие новости, получили пару лишних монет и наставительную просьбу «не болтать».
Малочисленные обитатели заброшенного замка, собравшись на теплой кухне, встревожено обсуждали небывалое происшествие. В стране воды грядут перемены. Сомнений нет — с проверкой нагрянут в самое неподходящее время. А как пройти ревизию, когда все разворовано задолго до них. Отвечать кому?
Легкие шаги заставили оборвать речь на полуслове, и встревожено обернуться. В дверях нерешительно переминался изящный бледный юноша. Он зябко кутался в латаный-перелатаный жилет из овечьей шкуры. Тени под глазами намекали на бессонную ночь. Может и не спал. Возможно, голоден или болен. Кого это волнует, особенно на фоне возникших проблем?
Повар зло гремел медными кастрюлями. Плюхнул тяжелый чайник на плиту. Немного пролилось на горячую поверхность. Жидкость яростно зашипела и обиженно испарилась. Придется еще подкинуть дров, а их не так много осталось. Да и откуда леса на маленьком пустынном клочке земли?
Кривой солдат раскуривал трубку, неловко рассыпал драгоценный табак и, чертыхнувшись, пнул трехногий табурет. Ключница сунула в руки ничего не понимающему Веардину краюху хлеба и кивнула на лестницу.
— Возвращайся к себе! Чтоб ни одна душа тебя не видела!
Официально паренек не существовал: в реестрах не записан, в храм не ходил. Парня выдавали за найденыша без роду-племени. Еще заставят платить налоги за лишний рот.
Веардин с тяжким сердцем вернулся к паукам и крысам под родную крышу. Хотелось бы урвать несколько часов сна. Прошлая ночь измотала, но и вселила уверенность.
Сын Веты поерзал на твердых досках. Несмотря на усталость, сон не шел. Тревога била в сердце набатом. Что ждет впереди? Неужели мало испил горечи? За малейшую провинность юношу частенько запирали в сыром, холодном подземелье. Забывали по нескольку дней. Находили в полузабытьи, истощенного и больного. В виде милости, бросали на отмели в океане. С младых ногтей заметили: любые раны, хвори проходили, стоило освежающей капле коснуться тела бесправного алф-ура. Это единственное послабление, которое давали несчастному. Приказ коэна однозначный.
«Пленник должен умереть по собственной воле»
Сколько воды утекло, а тощий паренек упрямо цеплялся за никчемную и бессмысленную жизнь.
Веардин прикусил губу, не замечая, как заледенела вода в старом кувшине, как надтреснул глиняный бок и ледяные осколки рассыпались сверкающим бисером.
***
Вой ездовых трицератопсов, почуявших отдых, старик-солдат услышал задолго до того, как затрубили рога. Припадая на ногу, медленно вышел на стену. На поляне, в сто шагах от замка узкой лентой вился кавалерийский отряд. На спинах ящеров восседали закованные в латы наездники с длинными пиками в руках. Это одновременно оружие и способ управления толстокожими монстрами. Вычурная попона, блестящая на солнце дорогая упряжь. На птеродактилях настороженно пикируют дозорные с арбалетами наготове. Оглушительный клекот острых клювов вызывал неприятный трепет не только у красноглазого алф-ура, но и у высиживающего яйца фороракоса. Старик хмыкнул. Не простые гости пожаловали.
Вперед выехал оруженосец на трицератопсе редкого рыжевато-коричневого окраса. В руках развевался бело-голубой штандарт с серебряным драконом. Герб дофина. Неужто лично?
«Дела»
Острое чувство все годы сжимавшее сердце внезапно отпустило. Что не случиться в дальнейшем — не имеет значения. Скоро, совсем скоро с его души снимут непосильный груз. Ибо принц приехал не к ним, мелким сошкам, а к сводному брату — Веардину Ветануиру.
— Открывай!
Натужно заскрипела проржавевшая лебедка. Решетка медленно и чуть кособоко поползла вверх. Ключница и конюх с усилием распахнули ворота. Оруженосец въехал первым, за ним несколько солдат. Осмотрелись, выстроились по периметру и дали отмашку. Наконец показался белоснежный ящер престолонаследника.
Зафир снял шлем и бросил на руки подскочившему оруженосцу. Тяжелый, неприятный взгляд непривычно серых глаз проникал в душу, переворачивал и выжигал. Ключница боялась поднять голову, колени подгибались, побледневшие губы мелко дрожали.
— Кто главный в этой богадельне? Немедля ведите меня в казематы. Надеюсь, пленник еще жив? — Неловкое молчание послужило ответом. — Я жду.
Вперед вышел солдат. На войне бывало всякое, и не такое видал. Прочистив внезапно осипшее горло, отрапортовал:
— В Мэлгон пленников нет, и не было уже лет сто. Благословенны будьте стихиями Вы и Ваша пресветлая семья, господин.
Присутствующие вздрогнули, услышав скрежет зубовный. Дофин мог быть мстительным и беспощадным.
— Где чертов бастард?
Так не шипит даже разъяренная гидра. Женщина вздрогнула и живо спряталась за спиной подошедшего повара.
— У себя в комнате. — Едва слышно пролепетала она и в панике оглянулась на солдата. В красных глазах застыл вопрос: «Не пострадаем? Мы же в точности выполняли указ великого коэна?» Старик незаметно кивнул.
— Ублюдок не на цепи? Живет в таких райских условиях, когда истинный наследник все время в гуще сражений? Где справедливость?! — Серые глаза сверкнули яростным огнем. — Веди.
Спешился и, чеканя шаг, так что шпоры высекали искры, вошел в полутемное помещение. Камин не палили с зимы, циновки давно прогнили. Спертый, пыльный воздух неприятно ударил по рецепторам. Ни ковров, ни гобеленов. Поточенная жуком мебель, кое-где перевязана бечевкой, чтоб окончательно не развалиться. Две лампады на закопченных стенах.
Высокий, статный блондин в дорогом платье презрительно поморщился, оглядев убогое убранство.
«По вечерам, наверное, темно, как в гробу. Что за странный замок?»
— Следуйте за мной, господин.
Скрипучий голос откуда-то из подмышки заставил вздрогнуть от неожиданности. Зафир раздраженно оттолкнул настырного старика и, прикрыв нос надушенным платком, взбежал по лестнице. Пинком открыл дверь и, наклонив голову, вошел в низкое чердачное помещение.
От резкого звука дремавший на узком ложе худенький паренек взвился на ноги. Ошейник неожиданно сильно сдавил горло, подавляя магический импульс, что пробежал по венам. Веардин едва сдержал порыв сорвать ненавистное «украшение». Глубоко вздохнул и успокоился, точно вода, в которую неожиданно кинули монетку: всплеск, рябь и тишина.
— Вот где прячется, псовое отродье.
Злые интонации резнули слух. Сапфиры встретились с холодным ненавидящим серебром. Такой оттенок глаз совершенно не характерный для рядовых алф-уров. Это черта правителей. Перед ним в сиянии и блеске стоял принц Зафир.
Вспыхнувшие радостью синие глаза потускнели. Глупо надеяться на внезапно вспыхнувшие родственные чувства. Кто знает, что понадобилось сводному брату в Мелгон. Приходиться играть навязанные роли. Юный алф-ур потупил взор и тихо спросил.
— Прошу прощения, мы разве представлены?
— О, какое тонкое знание этикета? Откуда?
Холеная рука сжала эфес меча до побелевших костяшек. По бледно-молочной коже пробегали чуть заметные голубые водянистые «змейки». Благородный алф-ур едва сдерживал себя. Ярость готова пролиться неконтролируемым выбросом магии и снести все в округе.
Веардин изящно поклонился и скромно опустил глаза, как положено безродному приемышу. По идее он не мог знать о благородном родстве. Кто виноват, что хранить секреты так сложно?
— Чем могу услужить… — Остальную часть фразу прервала оглушительная пощечина. В глазах на мгновение потемнело. У братца тяжелая рука. Веардин невольно схватился за щеку и отступил.
— Издеваешься, гнусный выкормыш падальщика-тарбозавра!
Вокруг рук дофина вскипели водяные воронки. Брызги летели во все стороны, но чудным образом обминали худенького паренька. Алф-ур грустно улыбнулся. Похоже братец не в курсе истинного положения дел.
Вскипевшая волна угрожающе поднялась и, подкатив, ласково стелилась у ног. Пораженный Зафир на мгновение замер.
— У тебя Слеза Веты. Именно поэтому вода послушна тебе!
— Нет.
— Лжец.
— Я никогда не лгу. Не вода покоряется перстню, а перстень воде.
— Мразь, вор, тать! Смеешь дурачить своего принца, будущего правителя?
— Говорил же: никогда не лгу. Или ты о перстне?
— Он у тебя?
— Конечно.
— Отдай и я дарую тебе жизнь.
— Ты не вправе даровать или отнимать жизни, это привилегия богов, а не алф-уров. А перстень я не могу снять.
Парень протянул бледную руку и продемонстрировал сапфир. Камень заманчиво блеснул в тусклом освещении, точно украл последние проблески солнца. Сильные пальцы дофина тисками сжали тонкое запястье. Зафир с нечитаемым лицом смотрел на драгоценность.
— Пробраться в замок, пройти охрану, обмануть волшебство воды и сбежать. Знать бы как ты это провернул. — Злая ухмылка змеилась на губах. — В столице найдутся молодчики, что развяжут твой язык.
Бастард почти не дышал и не сопротивлялся. Сердце пропустило удар. Не трудно догадаться, что ждало впереди. Принц попытался снять кольцо, но то вдруг вспыхнуло и растворилось в воздухе, оставив после себя лишь вычурную татуировку на всю фалангу. По изящным линиям то и дело пробегали синие искры.
— Ах ты… Стража!